Зима-лето-зима

Так пересек ты свой божий мирок / вжился, пригрелся. / Так и доехал до райских ворот - / кончились рельсы. / Вышел, размялся, спросил сигарет - / просто для смеха. / Взял на перроне обратный билет, / сел и поехал. <…> «Несчастный случай».

Если вы никогда не видели человека, женщину (!), которая бы неделю не причесывалась, то поглядите на меня. Просто, собираясь в Египет, я забыла расческу. Все взяла, а расческу забыла. Идя «в люди», успокаивала себя тем, что зато ежедневно голову мою. Ведь, согласитесь, лучше не причесывать голову, чем не мыть ее? Верно, ведь? Во всяком случае, если бы мне предложили выбрать - мыть голову или причесывать - я бы точно выбрала мыть. Мытая, но непричесанная голова гораздо лучше, чем наоборот. Так я себе думаю. Впрочем, если у вас коса - у вас нет выбора не причесывать. Единственный, доступный вам штришок к портрету внутренней свободы - не мыть ее :)

Вокруг

Мифический пейзажист, которому в свое время достался Египет, то ли отвлекся, то ли намеренно вручил кисти и краски детям: чтобы они сами нарисовали цветы. А дети, как известно, красок не смешивают и предпочитают обмакивать кисточки прямо в банки. Поэтому, цветы в Египте яркие, пяти цветов: желтые, белые, розовые, красные и сиреневые.

Удивительное, все же, дерево - пальма. Она - торчит. Иначе про нее и не скажешь. И куда ее ни воткни, везде она некстати, везде выглядит самозванцем. Но - хорохорится и пальцы держит веером. Особенно, если молодая.

Узкая лента молодых пальм окантовывала отель, и, поворачивая, уходила вдаль - почти по линии горизонта. Деревья, все как одно, повернули свои гривы на север. Будто это мокрые акварельные кисти, которые тот самый художник ополоснул после работы, и вставил в пересохшую землю, небрежно отжав. На фоне - розовые горы.

А рядом, в траве, никого не пугаясь, бродит белая птичка, похожая на ювелирного гуся голубиных размеров.

Стационарно расставленным работникам отеля, а также официантам - я запомнилась однозначно: как человек с плеером. Арабские парни неизменно приветствовали меня вместо обычного «morning» - молчаливыми улыбками и жестом в направлении ушей. Мол, ага, наушники на месте, всё ок. Когда за пару дней до отъезда я стала появляться в общественных местах без плеера, меня встретили на сей раз оживленные жесты, указывающие на уши: «Где, мол?». Знакомый официант, принесши сок, спросил: «Where is your friend?«. «In Moscow» - ответила я, и отличница во мне заерзала, желая насыпать подробностей: муж и двое детей. «I mean your recorder» - пояснил парень.

«Music is over» - засмеялась я.

Да, кстати. Очень лег на всё это дело «Несчастный случай» с его псевдобиблейскими мотивами. Ведь, Египет - не Элайт, а чуть поодаль :) «НС» близок мне тем, что он делает именно то, что (по мере сил) делаю я: стараюсь всегда закольцевать, а по возможности - еще и вывернуть наизнанку, чтобы получилась лента Мебиуса.

Не всегда получается.

Отель располагался в 10 минутах езды от аэропорта. Поэтому, я наблюдала не только за рыбами, бабочками и арабами, но - и за самолетами. И сделала таки небольшое открытие. Вопреки всеобщему (как мне кажется) стереотипу, пассажирский лайнер, оказывается, идет на посадку вовсе не носом вниз. Нет. Весь в белом, он ложится на грешную землю плашмя. Прямо брюхом.

Ресторан

Всякий раз садилась на автобус №2 и ехала до ресторана и обратно. Не потому, что не люблю ходить пешком, я люблю. Потому, что не знала, куда идти ногами, не знала дороги. Очень извилистая.

Автобус - маленький и кругленький, хочется сказать «автобусик». Вместо дверей - проемы, окон как таковых тоже нет, просто высокие борта, и крыша на подпорках. Теплый зимний ветер перебирает волосы пассажиров. Вдоль трассы расставлены дорожные знаки, ограничивающие скорость до 30 км. Кроме того - на каждом повороте лежат полицейские. А кое-где - еще и стоят. С дубинками, да. Поэтому, автобусик едет медленно. На своей остановке можно соскочить с подножки, не дожидаясь полного торможения, прямо на «ходу». На обратном пути нужно сесть и сказать водителю «fifty four". Это номер моего корпуса.

Потом я выучила дорогу и перестала ездить на автобусе. Дорога оказалась прямой. Просто, как выяснилось, автобус ехал вовсе не по кратчайшему пути, а огибал всю территорию отеля, чтобы собрать максимум пассажиров.

Особенно нравилась мне прогулка на ужин.

Темно.

Стараться шагать в такт музыке, звучащей в наушниках. Впереди - светятся в сумерках белые здания отеля. Под ногами, у земли - огни, спрятанные в траве. Справа - провал, в котором угадывается невидимое море. Дотянуться, не останавливаясь, до кустарника, растущего вдоль дороги и понюхать желтые цветы. Изумиться конфетному запаху. Успеть придумать шутку: «Цветы с запахом конфет - какая находка для родных больного».

А в кустах поет невидимая птица. Голос странный, как собственное эхо.

В ресторане - черные арабы в белом пробегают мимо тебя с подносами, полными апельсинов, булочек и грязной посуды. Отовсюду - русская речь. И только две одинокие иностранные седые старушки в ночных рубашках - тихо беседуют по-своему.

За обедом и ужином столы сервируются тканевыми салфетками - стелить на колени. За завтраком - нет. Предполагается, что с утра отдыхающие бодры, полны сил, и еще не промахиваются мимо рта.

Холодные закуски - это всевозможное изобилие овощных перестановок. Левее - горы белых булочек. В центре зала - стол с тортами. В руинах.

На третий день, за ужином, я обнаружила, где разливают вино. Оно оказалось хорошим: не смазывающим, а проявляющим подробности.

Вот, мальчик несет несколько кусков дыни на большой тарелке, которую держит обеими руками. При этом один из кусков он ест на ходу, наклоняясь головой прямо в тарелку.

Женщина несет огромное блюдо с мидиями. Рядом бежит девочка и пытается символически ухватить маму сзади за место для сидения. Позументы на маминых джинсах колышутся, девочка бежит, примеривается, затем - отводит руки, затем - снова примеривается. Мама ничего не замечает;

Другая девочка, почти младенец, сидит на шее у мамы, выбирающей булочки. На маминых плечах - до лопаток - лежит ее полупрозрачная юбочка. Официант в белом весело бежит мимо. Легким, едва заметным движением он поправляет край юбочки и уносится дальше.

Толстый иностранец спит в кресле. На вид - вылитый мистер Твистер. Перед ним - тарелки с едой. Под щекой - сумочка с деньгами и документами.

Романтическая длинноногая девушка за соседним столиком распахнула пошире фиалковые глаза, и ей тут же принесли свежевыжатого соку. А мне - нет. Я грешным делом списала такую беду на собственную непричесанность, но потом поняла все же, что дело в глазах. Девушка так ловко и заученно виноватит ими пробегавших официантов, что те немедленно несут ей всё, что нужно. В результате на ее столе возникает то, за чем непричесанные и без глаз (вроде меня) ходят к шведскому столу своими (короткими) ногами.

Затем я отвлеклась, а когда глянула в сторону девушки снова, оказалось, что за ее столиком уже сидит здоровенный негр и очень внимательно с ней беседует. Намерения у негра, похоже, самые серьезные: он расстегнул пиджак, а галстук - вообще снял и повесил позади себя на спинку стула.

Вывод: если мыть голову, причесывать ее и уметь смотреть как надо, можно не только заполучить себе за обедом быстрый и ненавязчивый сервис, но - и устроить личную судьбу. Хотя бы на время отпуска :)

Луна

Египетская луна - это сильно. Она не только опрокинута, но и висит совершенно не там, где надо. То есть - прямо над вами, в центре неба. Вертикально вверху.

Наша луна строчит по краю небосклона, по его обочине. Скромно, ни на что не претендуя. Египетская - висит прямо над теменем, из-за чего в нем возникает и начинает упорно ворочаться нехорошее чувство: что не только дни ваши, но и минуты, похоже, сочтены. Ведь, самое верное, что может сделать луна, так высоко и не на месте висящая - это упасть. Причем, упадет-то она не абы куда, а вам на голову: вы же стоите прямиком под ней, да еще и щекочете ее своими размышлениями.

Пляж

Ветер листает книгу, пропуская неинтересные места. Одновременно он сдувает солнечное тепло, которое успело на тебя налипнуть. Теплый воздух и холодный песок - будто солнце не достает пальцами до земли. Желто-черная бабочка летает строго в одном и том же месте (перед прибрежным ресторанчиком), строго в одно и то же время (в час дня). Кустарник с лиловыми листьями, переходящими в цветы. Небо пыльного цвета.

Ах, да. Это не лето. Это - его демо-версия.

Примерно в таком духе я размышляю, пытаясь загорать в январе. … И тут на меня садится муха. Я сгоняю ее. Она снова садится - на два сантиметра правее. Я сгоняю ее оттуда. Она садится снова и снова. Отвлекает и щекочет. И я начинаю раздражаться. Сгоняю. Она снова садится. Я нервничаю все сильнее и сильнее. И тут понимаю, что эту муху нужно просто убить. Лишить ее жизни. Нет, не потому, что я такая злая и кровожадная (да и что там за кровь у мухи!). Не потому, что мне приятно убивать живое, нет. И даже не потому, что я не люблю конкретно мух. Просто я понимаю, что иначе она не отстанет. А я не за этим ехала к морю, бл@!

Лежу на массажной кушетке, вставив лицо в дырку для лица, и меня бьет крупная дрожь.

- Is it still cold? - спрашивает массажист.

- Уеаh.

На меня ложится большое махровое полотенце.

- Still cold?

- Yeah.

- Ok, - спокойно говорит он и кладет мне на спину еще три таких же полотенца.

- Still cold?

- Aha.

Кладет последнее оставшееся полотенце и смотрит испытующе, но больше уже не спрашивает. Затем:

- Yeah… it is cold in winter…

Смеюсь:

- Winter is colder in our country!

- What is your country?

- Russia.

- Oh. Have you got a husband?

- Sure.

- Kids?

- Two.

- Ok! I will send you to Russia. - радостно заключает он. - To your husband and to your kids. I will say: «This is a special russian mumia from Egypt!». И он почему-то хлопает меня под левой лопаткой. Точнее - по тому месту, где она скрывается под десятком махровых полотенец. «Russian mumia» - с удовольствием повторяет он и уходит.

Море

Красное море на самом деле синее. А по краю - красные цветы. Ну, не по краю, а так, чуть отступив. Цветут эти цветы в изнеможении. Почему-то при первом же взгляде на них ясно, что они цветут круглый год и уже порядком устали.

В Красном море два неудобства в одном: коралловые рифы. Во-первых, войти в воду можно только по понтону. Никакого тебе песочка или даже гальки. Вместо этого - шлепаешь по неродной пластмассе, и затем - спускаешься в воду по неродной же лестнице, как в бассейн. Вторая загвоздка - важность и ценность кораллового рифа как такового. Специальный темно-коричневый дядька в желтом (чтоб видно издаля) ходит по понтону со свистком и периодически требовательно свистит в него. Смысл свиста один. Если перефразировать Гришковца, такой: «Не дай боже, какая падла коралловый риф заденет, бл@!». И правда, не дай боже.

Да. Рыбы в Красном море действительно есть. И их много. Они пасутся. Именно пасутся вдоль рифов. И их раскрашивали те же дети, которые начали с цветов. На мелководье я, например, часто видела нереально синюю рыбу с нереально желтым хвостом.

Экскурсия…

…в заповедник Рос-Мухамед оказалась просто морской прогулкой на двухпалубной яхте. Сам заповедник оказался просто огороженным куском пересохшей суши, примыкающей к морю. В дайвинг-центре взяла напрокат очки и лягушачьи ступни. Плавала. Войти в море - не то, чтобы подвиг, но - поступок: не жарко. Рыбы в заповеднике - совершенно тех же цветов, что и в море у отеля. И та же изумительная, украшающая каждый риф, ультрамариновая извилина, захлопывающаяся перед носом такого, как я, неуклюжего водолаза.

Впрочем, от разочарования меня спас Виктор - дайвер-гид, всю дорогу зажигавший публику. За обедом экскурсанты дружно решили, что Виктор похож на Тарантино. Я давно не видела Тарантино, поэтому ничего сказать не могу. Однако, ответственно заявляю, что Виктор - типичный handsome. А как это по-русски - бог его знает. Не «душка» же :)

- …Мурена? - слышен с нижней палубы хорошо поставленный голос Виктора. - Ну, она дышит так… - Тарантино складывает руки в крокодилью пасть и делает несколько жевательных движений.

- … Укусить? - продолжает он объясняться с кем-то. - Укусить и я могу, если меня сильно достать. Нет-нет. В рацион мурены ты не входишь. … Ну, знаешь что! - Виктор явно готов закончить разговор. - Может быть, ты тоже кому-то не нравишься!..

Еще на яхте меня, как выражался года в два мой сын, подвеселил туалет с дверью из стекла Визела. Снаружи такая дверь - зеркало, изнутри - видны люди. Особо затейливое ощущение, когда с той стороны стекла кто-то подходит к нему, как к зеркалу, наклоняется, и начинает тебя себя внимательно рассматривать.

Возвращались вечером. На западе - серебристое море и сизые горы. На востоке - дымчатое небо, персиковые горы с голубыми тенями облаков и синее Красное море снизу. И, простите меня, небольшой белый кораблик. Маленький, но реальный.

А в траве у берега - ковыряются голуби, окрашенные под рыб.

Самолет

Сколько бы я ни летала в самолетах, мое место всегда рядом с крылом. И через раз - у окна. И я, конечно, в него смотрю.

Безграничная голубая пустыня внизу больше всего напоминает гигантскую замерзшую лужу: темный лед со светлыми трещинами. Примеривая зрительные интерпретации к тому, что вижу, я вдруг однозначно поняла, что всё это располагается, то бишь плывет - гораздо дальше, чем кажется. И от этого стало как-то не по себе. Странно устроена психика. Как будто, чтобы разбиться, необходимы все 10 тысяч. Нет, вполне достаточно одной.

Вообще, оба трансфера (какое чудное слово!) прошли под знаком тазовых функций. Моих. По пути туда я дважды мучалась, пытаясь покинуть кресло, просочившись мимо своих соседей - двух негабаритных спящих супругов. Всякий раз, тяжело просыпаясь, и неохотно выпуская меня в туалет, дама осведомлялась: «Тебе плохо?». Если человеку хорошо - ему ни боже мой в туалет сходить нельзя! Долой низменные инстинкты.

На обратном пути проход к туалету преграждала большая диффузная группа насовсем пьяных парней, которые всех, направлявших по нужде, встречали стаканами. Меня тоже поймали за ягодицы и пытались вручить порцию коньяка. Отнекивалась я минуты две, пока не произнесла чудодейственное: «Ребята, дайте пописать». Ребята тут же послушались.

Всё ж таки, это не дело - не иметь КПК. Те, кто не успел запечатлеть меня, как человека с плеером, запомнили меня, как человека с ручкой и тетрадкой.

- Можно клетчатый листочек попросить? - обратился ко мне парень из соседнего ряда.

- Конечно, - я стала листать тетрадь в поисках середины.

- … Если блокнотик не для важных записей, - излишне вежливо добавил он.

- Для важных! - мстительно реагировала я. И чтобы смягчить:

- Но я все равно буду перепечатывать.

- Извините. А вы журналист или писатель? - неожиданно спросил парень.

- Типа того, - уклонилась я от скользкой темы.

- Типа первого или типа второго? - не унимался дотошный сосед.

- Это примерно одно и то же. «Ляпнула очевидную глупость» - подумала я, вырывая лист из тетради.

- И ручку! - нагло добавил собеседник.

Произошедший диалог начал, как обычно, медленно проплывать через мою голову, складываясь то так, то эдак на внутреннем экране. Хотелось уже и записать, но соседи играли в морской бой, и ручку отдавать не собирались. Надо было все-таки сказать, что я писатель, - досадливо догадалась я.

…Когда пролетали мимо вечернего солнца, его свет заполнил красным салон самолета. Всего на какие-то две минуты. Я заметила впереди пожилую пару, разлученную проходом. Загорелось табло «пожалуйста, пристегните ремни», они взялись за руки. Так и сидели до самого конца - протянув сцепленные руки от кресла к креслу. Наверное, оба боялись посадки.

Почти дома

В аэропорту меня вновь сличили с паспортом, и я отправилась к транспортеру - на поиски своих вещей. Мимо меня неостановимо плыл багаж: ни кликнуть, выделив свой чемодан, ни отмотать назад. Через 20 минут стало казаться, что это плывет не лента транспортера, а ты едешь мимо нее вместе с крышей. А чемодан замаячил вдали, пыльный и побитый - еще через час. Я встрепенулась, подкараулила его и выхватила, заключив в свои объятия. И побежала к последним дверям.

За дверями - толпа встречающих, шум и толкотня. И мой муж, в ярко-оранжевой куртке. Увидев меня, он встрепенулся и выхватил меня из толпы в свои объятия. «Ждала багаж полтора часа!» - крикнула я, оправдываясь. «А я?!» - ответил он.

Шарм эль Шейх - Москва, январь 2006